Головешка давно сбился со счету шагов. Черт быстро семенил впереди, ныряя из закоулка в закоулок, вдруг рогатый резко остановился и вытащил из воздуха лоток с какими-то свитками.

- Итак, что берем?

- На самом деле, мы всего лишь хотели узнать о море, - ответил Головешка.

- Или об ангеле-хранителе.

Черт окинул детей разочарованным взглядом.

- Вот души пошли – только море подавай! Ну ладно, есть у меня в Японии кореш один – самурай старой закалки. Он вам о море все расскажет. Плата вперед.

Дети переглянулись.

- А чем платят?

- Что за детские вопросы? Убийствами, конечно. Чего вылупились? Первый раз черта видите? Ох… и все ты этим новым покойничкам объясняй. Ангелам хорошо – заперлись у себя в офисе и сидят, крыльями укутавшись. А мы, черти, всю грязную работу исполняем. Каждая человеческая душонка перед тем как родиться выбирает как ей помереть – все это фиксируется в протокол, а ею, при рождении, естественно, забывается. И кто потом копыта марает, мы, конечно. Там несчастный случай подстрой, там отравление вызови, там инфаркт. Эти себе так крылья не марают – они у нас только  масштабными катастрофами занимаются. Тьфу!

От тяжести такой несправедливости работник физического труда даже присел на заляпанные ступеньки.

- И за что их так люди любят? Они ж с работой своей не справляются! Вот, к примеру, ангел-исполнитель. Хорошая должность такая – сидишь себе в чистеньком кабинете да людские желания исполняешь, тем более, что у большинства желания-то стандартные. А ведь даже с такой работой не справляются! Вы на людей посмотрите – замученные, с кучей неисполненных желаний, с табунами комплексов, а главное – несчастные все какие. И кто их от этого избавляет? Ангелы? Да те пером о перо для этого не ударят. Мы! Мы избавляем! Вон, тибетцы смерть так и прозвали – великим освобождением.

Головешка наблюдал за подругой. Прозрачные капельки плавно стекали по ее шее, иногда попадая под электрический свет фонарей и превращаясь в изумруды. Какой же она была красивой! Эти белесые глаза, опухшие щеки и раздутые губы. А каким милым был черт! Подумаешь, немного косит, ну прихрамывает чуть-чуть, мелковат, толстоват, зато хвост замечательный и рога роскошные! Хотя нет, ему ни капли не нравился ни чертовский хвост, ни глаза утопленницы. Ему нравилось что-то внутри них – и это что-то – вовсе не ум или доброта, и уж точно не обаяние. И вдруг он понял. Внутри них прорастало то самое зеленеющее деревце. А можно иначе – во вздорной, капризной девчонке и в ожиревшем черте помещалась целая бездна, и именно она так притягивала и манила. Именно она поблескивала изумрудами на шее утопленницы и серебрила шерсть черта. Но на самом деле эта бездна нравилась за одно – в ней он видел свое отражение. Только не тот камуфляж из подгоревшего мяса, а что-то совсем другое. Что-то пульсирующее и бьющееся с тем грохотом, с каким разбивались бы о берег волны последнего…

- Эй! Уголенция! Ты про море будешь слушать? – утопленница резко дернула его за руку, содрав часть растрескавшихся остатков кожи.

«Наверное, сейчас пойдет кровь», - подумал Головешка. И полу - прожаренная плоть действительно выдавила из себя несколько соленых капель. Тут-то его поймала вторая умная мысль. «Что же случилось первым? Кровь должна была пойти, и поэтому к нему пришла такая мысль? Или к нему пришла такая мысль, и поэтому пошла кровь? Если верить Михаилу, то рука стала кровоточить именно из-за мысли, а не наоборот».

Но пока Головешка задавался такими философскими вопросами, черт и утопленница вовсю обсуждали условия договора.

- Да я тебя уверяю, что этот китаец, тьфу, японец о море знает все! Да что ты слушаешь этого Михаила? Ты думаешь, он тебе что-нибудь полезное скажет? Мы уже второе тысячелетие к нему на тренинги ходим, а он там все свою волынку заводит про сферу бытия, про мир внутри, про танцующего бога и всякую дрянь. Хотя все просветленные такие. Тот же самурай. Не-не-не, ты не возражай, это тебе не Михаил - он с тобой всеми знаниями поделиться. Прихожу я как-то к нему, приношу пузырь, ставлю на стол – просветляться решил. Думаю два тысячелетия тут горбачусь – хватит уже. Наливаю себе, наливаю ему. Спрашиваю его, значит, как это делается. Так он мне такую лекцию про хроники Акаши зарядил – мало не показалось. На двести земных лет. Еле уполз. Так что про море он тебе все расскажет. А за такую исчерпывающую информацию меньше четырех смертей дать не могу. Это и то со скидкой.

- Ладно, а можно сейчас на того самурая хоть одним глазком взглянуть?

- Сейчас нельзя, они там с Конфуцием чай пьют. Сунешься – лет на триста застрянешь – дебаты у них такие. А если еще Хандзо на огонек приползет, то все - пиши пропало.

- Хандзо?

- Ну ниндзя тот, который семьсот лет назад этому самураю голову аккурат на две половинки разрезал. Тогда они еще оба живые были.

- Если вы так к просвещению тянетесь, а Михаил говорит, что такая посмертная помощь вас рано или поздно просветит, что ж сами такими делами не занимаетесь?

- Так не просвещает, зараза! Знаешь как это тяжко? Мне в моем возрасте такие волнения ни к чему. Мне б царской водки, да чертиху покрасивее.

- А почему тяжко?

- Бывает, умрет тело, а душа над ним так маякнет и исчезнет. Это она по свету бродить пошла – неприкаянная. Такие, ангел с ними. А бывает, выпорхнет да как заискриться, как засветиться – это, значит, оно самое пришло – великое освобождение. Стоишь в такие моменты рядом, и слезы наворачиваются. Было б сердце – рвануло б от счастья. Словно растворяешься в ее свете, еще немного и за ней пойдешь. Не станет тебя больше – конец бесконечной суете. Да только мигнет она хвостиком на прощание, а ты останешься в пустой комнате, понимая, что в какой дыре ты был, в такой дыре и остался. Так начинаются запои.

- А куда она уходит? В рай?

- Какой там рай? Хотя кто его знает. Рай – ад, бог – не бог. По мне так вообще бога нет – рожки да ножки от него остались. Короче, вы за работу беретесь или как?

Головешка тщательно изучал потолок. Серая штукатурка носила на себе следы кровавых побоищ. Иногда в пятнах засохшей крови даже можно было разглядеть лапку или хоботок убитого насекомого. Интересно, а у мух, комаров и тараканов тоже есть души?

- Ответь мне! – маленькая утопленница в который раз склонившись над его креслом, заслонила собой место разыгравшихся трагедий. – Ответь! В списке сказано «несчастный случай», но как ему несчастный случай устроить, если он уже целый день спит? Только писать ходит!

- Надо что-нибудь придумать.

- Что? Дверью его пришибить?

Тут комок под одеялом пошевелился, перевернулся на другой бок и вновь сладко захрапел. Головешку вдруг осенило.

- Слушай, это ж его душа хочет, правильно?

- Ну?

- Когда он встает, он нас не видит, так? Но когда он спит – душа бодрствует, может попробовать поговорить с ней? Объясним, зачем мы пришли, она нам сама и поможет.

Девочка подошла к постели студента.

- А как к ней обращаться? – вдруг прошептала утопленница, на что ее спутник лишь пожал плечами.

Кашлянув пару раз, она рискнула:

- Уважаемая душа, на самом деле за тобой должны были придти черти.

Комок зашевелился, и из-под одеяла высунулась тощая волосатая нога.

- Но они не пришли, потому что бояться, что ты просветишься. Им это, знаешь ли, крайне неприятно.

Высунувшаяся нога задергалась.

- Но я ничего против не имею. Так что просвещайся на здоровье. Только подскажи нам, как тебя лучше убить.

Комок застонал, сжался и подпрыгнул. Сидя на кровати и обводя комнату диким взглядом, молодой человек немного отдышался. Взглянув на часы, он принялся искать телефон.

- Алло. Дерьмовая у тебя трава, если честно, глюки после нее нехорошие. Что? Да «Звонок» отдыхает. Слушай, ты лабораторную закончил? Тогда я за ней сейчас заеду, ок? Все жди.

Далее события развернулись очень быстро, видно душе давно уже не терпелось. Студент, наскоро умывшись, протопал по лестнице и вскочил на свой мотороллер. Не зная, что делать, два маленьких существа решили общаться напрямую. Тем более что теперь молодой человек точно мог хотя бы разглядеть их силуэты.

Он летел по мостовой. Нет, однозначно, он больше не курит. Даже обычный табак. Испуг уже прошел, хотя где-то внутри тонкие прутики страха все еще подрагивали. Странно, вечер как вечер, а ему все кажется, что сегодня в каждом сделанном жесте есть что-то особенное. Наверное, это стресс. Точно стресс, еще школьный психолог любил повторять, что если ребенок говорит о том, что чувствует вокруг кого-то или что-то невидимое – это не фантазия, а сдающие нервы. Так…

- Извините, пожалуйста, - из зеркала заднего вида на него смотрела зеленое распухшее лицо с белесыми глазами, наполовину скрытое склизкой стеной волос. – Простите, что беспокою…

- АААААААА…

Он вжал газ в пол – мотороллер заскулил щенком и вылетел на перекресток.

- АААААААА…

Удар об обшарпанный Renault был сильным. Завизжали тормоза – пахнуло паленной резиной. Десятки глаз видели, как что-то в черной каске пролетело несколько метров и глухо шлепнулось на асфальт. Но почти никто не заметил, как над головой студента мелькнуло что-то разноцветное. И уж точно никто не услышал, как то ли разочарованный, то ли расстроенный странный ребенок в белом рубище заметил – «Один есть. Жалко его. Теперь он как мы».

В палате было тихо. В огромной кровати, утопая среди белых перин, спал мальчик. Наверное, они были ровесниками. У изголовья, прилепленный к дыхательному аппарату разноцветным скотчем листок гласил «пусть только бог будит меня». Через прозрачную кожу на руках просвечивали вены, по которым уставшее сердце уже с трудом толкало кровь. Он видел здесь много душ, но, почему-то посмотрев друг на друга, они понимали, что им не о чем говорить.

- Ты бог?

Головешка поднял глаза. Проснувшийся собеседник настороженно оглядывал сидевшее существо.

- Нет.

- Ты что не умеешь читать?

- Умею.

- Эх ты.

Маленькому тельцу в кровати с трудом давались слова.

- Последние несколько дней мы тут с богом переписывались, он должен был зайти. Ты его не видел?

- Нет.

- Ну, если увидишь, скажи ему, чтоб не скромничал и будил.

- Постой! Я вспомнил, он выходил, когда я зашел.

Мальчик грустно вздохнул.

- Блин, я так и знал, что я все просплю.

- Но знаешь, это не страшно. Он заходил только чтоб позвать тебя в гости.

Тут наступила самая долгая тишина за все время смерти Головешки.

- Он оставил адрес?

- Да, он сказал, что положил его тебе в сердце.

- А ты знаешь, как его там найти?

- Нет, но ты знаешь.

- Это больно?

- Я не помню. Только ты, главное, не бойся! Если испугаешься, то застрянешь здесь как я. А если нет, то сможешь сразу найти море.

- Море?

- Да, там он и живет.

Хрипло сипел дыхательный аппарат.

- Слушай, раз ты все равно застрял, ты же сможешь передать кое-что людям? А я, если хочешь, передам что-нибудь богу.

Головешка только кивнул.

- Когда мама с папой вернутся, ты скажи им, чтоб они не расстраивались, потому что у меня все хорошо, и потому что я ни капельки не боялся. Скажи им, что я больше не сержусь на них за их трусость, и что я пригласил бога к нам на обед. Он им понравится. Они у меня такие смешные – до сих пор не знают, что все мы благословенны.

Кардиограмма начала прыгать. Раздался мерзкий писк техники. Замер дыхательный аппарат. Все затихло, и в этой полной тишине мальчик вдруг открыл глаза и прошептал:

- Спасибо тебе, ангел-хранитель.

А потом началось чудо.

В комнате ничего не изменилось. Она не наполнилась каким-то заоблачным сиянием или благовонием. Над головой маленького тельца в этот раз даже не мелькнул разноцветный лоскуточек души. Но внутри Головешка завороженным взором провожал худенькую фигурку мальчика, таявшую в огромной бездне, откуда вырывались цвета тех самых первых красок и шум самого последнего моря. «Ты отыскал адрес бога! Отыскал! Пусть твой путь будет светел!». Если б у Головешки еще было сердце, то оно бы рвануло от счастья.

Через некоторое время в комнату ввалились родители, но маленький призрак их уже не слышал. Наконец-то на порог легла тонкая зеленоватая тень.

           - Я ждал тебя.

Ее белесые глаза почернели, словно опаленные видом чего-то слишком яркого для глаз обычных утопленниц.

          - Я ждал тебя, - впервые за всю свою смерть он подошел к ней и обнял, и даже запах рыбы показался ему приятным. – Я нашел море. Знаешь ли ты об этом, мой маленький ангел-хранитель?

А в следующее мгновение мир перевернулся. Их словно всосало внутрь самих себя огромным пылесосом. И вновь была та же пустота, только в этот раз она сжалась, чтоб выплюнуть их на ослепительно белую платформу. Так вот оно какое, море! Бесконечно- синее пространство, посеребренное то там, то здесь солнечными бликами. Бесконечно- спокойное пространство, потому что у последнего моря не было берегов.

Его затопило светом, он склонился к воде. Смешно, он словно муха, смотрел на них со всех ракурсов сразу – маленькое белое пятнышко в бесконечной синеве, которая где-то у горизонта сливается с небом. Белая платформа с двумя черными точками, платформа рядом с которой никогда не пройти ни одному поезду. Вдруг что-то легко легло ему на плечо. Позади него стояла десятилетняя девочка. Ее черные волосы, поблескивая синими искрами, танцевали на ветру. В ее янтарных глазах светилось все то, что ей так хотелось сказать. Но она не произнесла ни слова – она улыбнулась. Двое счастливых существ одновременно поняли, что им совершенно не о чем говорить. И в это мгновение, навсегда застывшее где-то в вечности, они вдвоем стояли и смотрели на море.

Память вернулась к нему. Вся память, когда-либо нажитая всем этим иллюзорным миром, вернулась к нему. У моря действительно жил бог. Бог просыпался здесь в каждом, кто когда-либо стоял на этом маленьком белом островке. А там, на дне моря, отражался весь его сон. Оттуда ему улыбался Михаил, там его приветствовал самурай, а прямо под ними пьянствовал черт. Им не о чем было говорить, разве что кричать на весь мир «Будьте Благословенны!». Но над островком не раздалось ни звука.

Они прощались тихо, прощались улыбками, так как прощаются те, кто знает, что на самом деле, они неразделимы. Она растворялась в окружающей их синеве, она оставляла ему след, ведущий еще глубже, куда-то совсем на поверхность чего-то, может быть этой вселенной, имеющей привкус вина. И когда она сверкнула ему своей последней, уже полупрозрачной улыбкой, он набрал в себя побольше этого искрящегося пространства и, разбежавшись, нырнул в холодную воду.

Он чувствовал, как его тянет на дно. Мощные потоки вымывали из его памяти все воспоминания. Он смотрел, как исчезают оттуда дьяволица и архангел Михаил, черт и маленькая утопленница, как исчезают оттуда нежные волны последнего моря. Но нет! НЕТ! Здесь в его зажатом кулачке, он унесет с собой с той белой платформы все. В этой маленькой искорке, он поместит весь мир, увиденный там. Здесь, в его кулачке будет биться сердце вселенной, и он больше никогда не забудет море! Он больше никогда не забудет дорогу домой…

Резкий писк аппарата заставил человека подскочить. Это невозможно! Это противоречило всем законам физики и биологии, но, тем не менее, в маленьком, дымящемся ошметке, только вытащенном из обгорелого каркаса, вновь забилось сердце.   

- Включай мигалки, едем в больницу! Быстро, быстро! Мне трупов на моем дежурстве хватило.